Неточные совпадения
До сей поры неведомо
Ни земскому исправнику,
Ни высшему
правительству,
Ни столбнякам самим,
С чего стряслась оказия.
Он считал Россию погибшею страной, в роде Турции, и
правительство России столь дурным, что никогда не позволял себе даже серьезно критиковать действия
правительства, и вместе
с тем служил и был образцовым дворянским предводителем и в дорогу всегда надевал
с кокардой и
с красным околышем фуражку.
А Степан Аркадьич был не только человек честный (без ударения), но он был че́стный человек (
с ударением),
с тем особенным значением, которое в Москве имеет это слово, когда говорят: че́стный деятель, че́стный писатель, че́стный журнал, че́стное учреждение, че́стное направление, и которое означает не только то, что человек или учреждение не бесчестны, но и то, что они способны при случае подпустить шпильку
правительству.
— Нельзя согласиться даже
с тем, — сказал он, — чтобы
правительство имело эту цель.
Правительство, очевидно, руководствуется общими соображениями, оставаясь индифферентным к влияниям, которые могут иметь принимаемые меры. Например, вопрос женского образования должен бы был считаться зловредным, но
правительство открывает женские курсы и университеты.
Было у Алексея Александровича много таких людей, которых он мог позвать к себе обедать, попросить об участии в интересовавшем его деле, о протекции какому-нибудь искателю,
с которыми он мог обсуждать откровенно действия других лиц и высшего
правительства; но отношения к этим лицам были заключены в одну твердо определенную обычаем и привычкой область, из которой невозможно было выйти.
— Да моя теория та: война,
с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только
правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно.
С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
Вот мы и свернули налево и кое-как, после многих хлопот, добрались до скудного приюта, состоящего из двух саклей, сложенных из плит и булыжника и обведенных такою же стеною; оборванные хозяева приняли нас радушно. Я после узнал, что
правительство им платит и кормит их
с условием, чтоб они принимали путешественников, застигнутых бурею.
И такие поминки по Остапе отправлял он в каждом селении, пока польское
правительство не увидело, что поступки Тараса были побольше, чем обыкновенное разбойничество, и тому же самому Потоцкому поручено было
с пятью полками поймать непременно Тараса.
Прелат одного монастыря, услышав о приближении их, прислал от себя двух монахов, чтобы сказать, что они не так ведут себя, как следует; что между запорожцами и
правительством стоит согласие; что они нарушают свою обязанность к королю, а
с тем вместе и всякое народное право.
Вероятно, слух о твоих дружеских путешествиях
с Пугачевым как-нибудь да дошел до
правительства.
Но яицкие казаки, долженствовавшие охранять спокойствие и безопасность сего края,
с некоторого времени были сами для
правительства неспокойными и опасными подданными.
Связь
с этой женщиной и раньше уже тяготила его, а за время войны Елена стала возбуждать в нем определенно враждебное чувство, — в ней проснулась трепетная жадность к деньгам, она участвовала в каких-то крупных спекуляциях, нервничала, говорила дерзости, капризничала и — что особенно возбуждало Самгина — все более резко обнаруживала презрительное отношение ко всему русскому — к армии,
правительству, интеллигенции, к своей прислуге — и все чаще, в разных формах, выражала свою тревогу о судьбе Франции...
— Заметив, как легко мы преклоняем колена, — этой нашей склонностью воспользовалась Япония, а вслед за нею — немцы, заставив нас заключить
с ними торговый договор, выгодный только для них. Срок действия этого договора истекает в 14 году.
Правительство увеличивает армию, усиливает флот, поощряет промышленность, работающую на войну. Это — предусмотрительно. Балканские войны никогда еще не обходились без нашего участия…
— Менее всего, дорогой и уважаемый, менее всего в наши дни уместна мистика сказок, как бы красивы ни были сказки. Разрешите напомнить вам, что
с января Государственная дума решительно начала критику действий
правительства, — действий, совершенно недопустимых в трагические дни нашей борьбы
с врагом, сила коего грозит нашему национальному бытию, да, именно так!
— Неверно? Нет, верно. До пятого года — даже начиная
с 80-х — вы больше обращали внимания на жизнь Европы и вообще мира. Теперь вас Европа и внешняя политика
правительства не интересует. А это — преступная политика, преступная по ее глупости. Что значит посылка солдат в Персию? И темные затеи на Балканах? И усиление националистической политики против Польши, Финляндии, против евреев? Вы об этом думаете?
— Нет, — Радеев-то, сукин сын, а? Послушал бы ты, что он говорил губернатору, Иуда! Трусова, ростовщица, и та — честнее! Какой же вы, говорит, правитель, ваше превосходительство! Гимназисток на улице бьют, а вы — что? А он ей — скот! — надеюсь, говорит, что после этого благомыслящие люди поймут, что им надо идти
с правительством, а не
с жидами, против его, а?
— Странная затея — внушать рабочим, что
правительство с ними против хозяев.
Государственная дума торжественно зачеркнула все свои разногласия
с правительством, патриотически манифестируют студенты, из провинций на имя царя летят сотни телеграмм, в них говорится о готовности к битве и уверенности в победе, газетами сообщаются факты «свирепости тевтонов», литераторы в прозе и в стихах угрожают немцам гибелью и всюду хвалебно говорят о героизме донского казака Козьмы Крючкова, который изрубил шашкой и пронзил пикой одиннадцать немецких кавалеристов.
—
Правительство не может сладить ни
с рабочим, ни со студенческим движением, — шептал Самгин.
— Ведь — вы подумайте, батюшко мой, как депутат и член
правительства, ведь Емельян-го Пугачев, вовремя взятый, мог бы рядом
с Григорьем Потемкиным около Екатерины Великой вращаться…
— Борются
с правительством, а хотят выморить голодом нас, — возмущалась она, вздергивая плечи на высоту ушей. — При чем тут мы?
— Есть факты другого порядка и не менее интересные, — говорил он, получив разрешение. — Какое участие принимало
правительство в организации балканского союза? Какое отношение имеет к балканской войне, затеянной тотчас же после итало-турецкой и, должно быть, ставящей целью своей окончательный разгром Турции? Не хочет ли буржуазия угостить нас новой войной?
С кем? И — зачем? Вот факты и вопросы, о которых следовало бы подумать интеллигенции.
— О, боже мой, можешь представить: Марья Романовна, — ты ее помнишь? — тоже была арестована, долго сидела и теперь выслана куда-то под гласный надзор полиции! Ты — подумай: ведь она старше меня на шесть лет и все еще… Право же, мне кажется, что в этой борьбе
с правительством у таких людей, как Мария, главную роль играет их желание отомстить за испорченную жизнь…
Первые годы жизни Клима совпали
с годами отчаянной борьбы за свободу и культуру тех немногих людей, которые мужественно и беззащитно поставили себя «между молотом и наковальней», между
правительством бездарного потомка талантливой немецкой принцессы и безграмотным народом, отупевшим в рабстве крепостного права.
— Лапотное, соломенное государство ввязалось в драку
с врагом, закованным в сталь, — а? Не глупо, а? За одно это
правительство подлежит низвержению, хотя я вовсе не либерал. Ты, дурова голова, сначала избы каменные построй, железом их покрой, ну, тогда и воюй…
— Так вы
с ним по ночам шатаетесь! — обратился он к Райскому. — А знаете ли вы, что он подозрительный человек, враг
правительства, отверженец церкви и общества?
— Меня, — кротко и скромно отвечал Беттельгейм (но под этой скромностью таилось, кажется, не смирение). — Потом, — продолжал он, — уж постоянно стали заходить сюда корабли христианских наций, и именно от английского
правительства разрешено раз в год посылать одно военное судно,
с китайской станции, на Лю-чу наблюдать, как поступают
с нами, и вот жители кланяются теперь в пояс. Они невежественны, грязны, грубы…
А здесь — в этом молодом крае, где все меры и действия
правительства клонятся к тому, чтобы
с огромным русским семейством слить горсть иноплеменных детей, диких младенцев человечества, для которых пока правильный, систематический труд — мучительная, лишняя новизна, которые требуют осторожного и постепенного воспитания, — здесь вино погубило бы эту горсть, как оно погубило диких в Америке.
Событие весьма важное, которое обеспечивает колонии почти независимость и могущественное покровительство Британии. Это событие еще не состоялось вполне; проект представлен в парламент и, конечно, будет утвержден, ибо, вероятно, все приготовления к этому делались
с одобрения английского
правительства.
Мне кажется, всего бы удобнее завязывать сношения
с ними теперь, когда они еще не закоренели в недоверчивости к европейцам и не заперлись от них и когда
правительство не приняло сильных мер против иностранцев и их торговли.
Кажется, иностранцам, если только уступит
правительство,
с японским народом собственно не будет больших хлопот.
Правительство знает это, но, по крайней памяти, боится, что христианская вера вредна для их законов и властей. Пусть бы оно решило теперь, что это вздор и что необходимо опять сдружиться
с чужестранцами. Да как? Кто начнет и предложит? Члены верховного совета? — Сиогун велит им распороть себе брюхо. Сиогун? — Верховный совет предложит ему уступить место другому. Микадо не предложит, а если бы и вздумал, так сиогун не сошьет ему нового халата и даст два дня сряду обедать на одной и той же посуде.
Пересев на «Диану» и выбрав из команды «Паллады» надежных и опытных людей, адмирал все-таки решил попытаться зайти в Японию и если не окончить, то закончить на время переговоры
с тамошним
правительством и условиться о возобновлении их по окончании войны, которая уже началась, о чем получены были наконец известия.
Хлопот будет немало
с здешним
правительством — так прочна (правительственная) система отчуждения от целого мира!
Оно тем более замечательно, что подарок сделан, конечно,
с согласия и даже по повелению
правительства, без воли которого ни один японец, кто бы он ни был, ни принять, ни дать ничего не смеет.
Живущие далеко от границы фермеры радуются войне, потому что скорее и дороже сбывают свои продукты; но,
с другой стороны, военные действия, сосредоточивая все внимание колониального
правительства на защиту границ, парализуют его действия во многих других отношениях.
Английское
правительство умело оценить независимость и уважить права этого тихого и счастливого уголка и заключило
с ним в январе 1852 г. договор, в котором,
с утверждением за бурами этих прав и независимости, предложены условия взаимных отношений их
с англичанами и также образа поведения относительно цветных племен, обеспечения торговли, выдачи преступников и т. п., как заключаются обыкновенно договоры между соседями.
Когда однажды корейское
правительство донесло китайскому, что оно велело прибывшим к берегам Кореи каким-то европейским судам, кажется английским, удалиться, в подражание тому, как поступило
с этими же судами китайское
правительство, богдыхан приказал объявить корейцам, что «ему дела до них нет и чтобы они распоряжались, как хотят».
Впрочем, мы видели только поселян и земледельцев; высшие классы и
правительство, конечно, имеют понятие о государственных сношениях, следовательно, и о политике: они сносятся же
с китайцами,
с японцами и
с ликейцами.
Колониальное
правительство принуждено было между тем вытеснить некоторые наиболее враждебные племена, сильно тревожившие колонию своими мелкими набегами и грабежом, из занятых ими мест. Все это повело к первой, вспыхнувшей в 1834 году, серьезной войне
с кафрами.
Китайское
правительство слишком слабо и без флота ничего не может
с ними сделать.
У многих, особенно у старух, на шее, на медной цепочке, сверх платья, висят медные же или серебряные кресты или медальоны
с изображениями святых. Нечего прибавлять, что все здешние индийцы — католики. В дальних местах, внутри острова, есть еще малочисленные племена, или, лучше сказать, толпы необращенных дикарей; их называют негритами (negritos). Испанское
правительство иногда посылает за ними небольшие отряды солдат, как на охоту за зверями.
Может быть, опасение за торговую нерасчетливость какого-нибудь Джердина и справедливо, но зато обладание Гонконгом, пушки, свой рейд — все это у порога Китая, обеспечивает англичанам торговлю
с Китаем навсегда, и этот островок будет, кажется, вечным бельмом на глазу китайского
правительства.
Война
с кафрами только что кончилась; некоторые из негритянских племен участвовали в ней по приглашению английского
правительства.
А оно никогда не найдет, потому что подкупленные агенты всегда умеют заблаговременно предупредить хозяина, и груз бросят в реку или свезут: тогда
правительство, за фальшивое подозрение, не разделается
с иностранцами, и оттого осмотра никогда не бывает.
Но и наши не оставались в долгу. В то самое время, когда фрегат крутило и било об дно, на него нанесло напором воды две джонки.
С одной из них сняли
с большим трудом и приняли на фрегат двух японцев, которые неохотно дали себя спасти, под влиянием строгого еще тогда запрещения от
правительства сноситься
с иноземцами. Третий товарищ их решительно побоялся, по этой причине, последовать примеру первых двух и тотчас же погиб вместе
с джонкой. Сняли также
с плывшей мимо крыши дома старуху.
Потом, по заключении в 1835 г. мира
с кафрами, английское
правительство не позаботилось оградить собственность голландских колонистов от нападения и грабежа кафров, имея все средства к тому, и, наконец, внезапным освобождением невольников нанесло жестокий удар благосостоянию голландцев.
Недавно только отведена для усмиренных кафров целая область, под именем Британской Кафрарии, о чем сказано будет ниже, и предоставлено им право селиться и жить там, но под влиянием, то есть под надзором, английского колониального
правительства. Область эта окружена со всех сторон британскими владениями: как и долго ли уживутся беспокойные племена под ферулой европейской цивилизации и оружия, сблизятся ли
с своими победителями и просветителями — эти вопросы могут быть разрешены только временем.
И в-пятых, наконец, всем людям, подвергнутым этим воздействиям, внушалось самым убедительным способом, а именно посредством всякого рода бесчеловечных поступков над ними самими, посредством истязания детей, женщин, стариков, битья, сечения розгами, плетьми, выдавания премии тем, кто представит живым или мертвым убегавшего беглого, разлучения мужей
с женами и соединения для сожительства чужих жен
с чужими мужчинами, расстреляния, вешания, — внушалось самым убедительным способом то, что всякого рода насилия, жестокости, зверства не только не запрещаются, но разрешаются
правительством, когда это для него выгодно, а потому тем более позволено тем, которые находятся в неволе, нужде и бедствиях.
Так, захватив сотни таких, очевидно не только не виноватых, но и не могущих быть вредными
правительству людей, их держали иногда годами в тюрьмах, где они заражались чахоткой, сходили
с ума или сами убивали себя; и держали их только потому, что не было причины выпускать их, между тем как, будучи под рукой в тюрьме, они могли понадобиться для разъяснения какого-нибудь вопроса при следствии.